Любовь и Рим [= По воле рока ] - Лора Бекитт

Тарсия ничего не сказала. Она отошла к кровати, расправила покрывало, разложила подушки.

– Пожалуй, здесь не хватит места для двоих, – решительно произнесла молодая женщина.

– Ты не хочешь ложиться со мной? – тихо спросил Элиар. Тарсия молчала и не поворачивалась. Он смотрел на ее гибкую спину, загорелые руки, тяжелый узел золотистых волос…

– Я лягу на пол, – сказал он, – ничего, мне приходилось спать и на камнях, и на сырой земле.

Вскоре гречанка потушила лампу, и комната погрузилась во мрак. Оба лежали, не шевелясь, не видя друг друга, не разговаривая, и в конце концов заснули. Посреди ночи их вырвал из сна пронзительный тонкий плач. Тарсия взяла ребенка на руки и немного походила по комнате, укачивая.

Ливия положила в сверток немного чистых пеленок, а вот с едой было сложнее.

– Рано утром придется пойти на рынок и купить молока, – озабоченно произнесла Тарсия.

Следом пришлось успокаивать Кариона, который проснулся от крика малыша и испуганно звал мать.

Наконец все стихло. Тарсия снова заснула и пробудилась, словно от какого-то толчка. Она открыла глаза: в окна заглядывал рассвет. Она увидела Элиара, который стоял на коленях перед ее постелью и смотрел ей в лицо.

Женщина приподнялась на локте:

– Что случилось?

– Ничего. – Он коснулся исколотых длинной и толстой иглой пальцев Тарсии, потом легонько провел ее ладонью по своей щеке. Его глаза были задумчивы и серьезны. – Просто я размышлял над тем, как нам теперь жить.

Он действительно думал об этом. Собственно, Тарсия, как и прежде, не была защищена от жизни: ни от насилия в этом квартале, где обитали люди самого низкого сорта, ни от возможных домогательств хозяина мастерской, ни от грозящей нищеты. Ее единственной опорой мог бы стать хороший, надежный муж, но Элиар не годился для этой роли. Что возьмешь с воина, который появляется в Риме два-три раза в год, жизнь которого – бесконечные походы, военные крепости и лагеря… Правда, Элиар мог рассчитывать на то, что по окончании службы получит земельный участок и деньги, но когда это будет?

Тарсия все понимала. Она долго смотрела на его молодое, красивое и уже испещренное шрамами тело, на отмеченное печатью жизненных невзгод лицо и вдруг с рыданием обняла Элиара за шею, прильнула к груди. В тот же миг их обоих словно бы лизнули огненные языки внезапно вспыхнувшего любовного желания, и это мигом уничтожило преграды недоразумений и обид.

Они старались не шуметь, чтобы не разбудить Кариона. За окном еще спал беспокойный жестокий мир, среди бесконечной жадности, предельной разумности и бесцельной суеты которого они были вынуждены существовать.

Потом, когда они тихо лежали, обнявшись, Элиар внезапно спросил:

– Значит, твоя госпожа вернулась к мужу?

– Да, – ответила Тарсия и задумчиво прибавила: – Я ее не осуждаю, хотя и не могу понять. К сожалению, мы еще не научились противиться неизбежному. – Потом спросила – Что такое римская армия?

– Трудно сказать, хотя, знаешь, пожалуй, я понял, почему римляне сумели покорить столько народов. Помню, в детстве я видел, как на пиру вступали в поединок наши воины, – они делали это просто так, из потребности сражаться, в них всегда жило какое-то беспокойство, стремление к движению, неважно куда. Римляне не таковы. Они побеждают благодаря упорству, властной суровости и глубокой уверенности в том, что на их стороне и сила, и судьба, и воля богов. Они не испытывают ни волнения, ни страха, только гордость – с нею и сражаются, и умирают.

– Так можно сказать, что они тебя победили? – спросила Тарсия.

– И он коротко отвечал:

– Да.

Молодая женщина поднялась с постели и остановилась посреди комнаты. Ворвавшееся в окошко солнце озаряло ее обнаженное тело, и оно полыхало золотом, точно купаясь в некоем божественном огне.

Заплакал один ребенок, и проснулся другой: начиналось новое утро.

В начале лета Ливия решила навестить брата в загородном имении, где он обосновался со дня своей свадьбы.

Поместье было расположено к северу от Рима, близ Сабатинского озера.[28]Миновав пыльные центральные дороги Италии, Ливия наслаждалась тишиной и покоем прекрасного летнего дня. Горячие и яркие солнечные лучи золотыми потоками изливались на землю, но зноя не было, и молодую женщину буквально опьянял открывавшийся взору сказочный вид.

Она глядела в окно крытой повозки на лежащее вдали бледное и блестящее море, обширную долину с текущей по ней рекой изумрудно-зеленых приморских елочек, плоские поля и густые виноградники. Кое-где по обочинам древней дороги росли старые дремучие дубы с корявой плотью стволов и горящие бриллиантами росы стройные лиственницы, а дальше, в траве, светлели голубые озерца цветов.

Чем ближе она подъезжала к усадьбе, тем чаще встречались обширные возделанные поля, на которых трудились голые до пояса рабы, часть которых была закована в кандалы, и надсмотрщики в остроконечных шапках. Она видела крутолобых волов с огромными рогами, черных тарентских овец и породистых собак в утыканных гвоздями толстых кожаных ошейниках, и ей не верилось, что все это принадлежит ее семье.

Сама усадьба занимала довольно большую площадь; на возвышении был возведен преторий[29]– его окружала закрытая со всех сторон галерея с рядом узких окошек, проделанных в верхней части стен.

Ливия ехала к дому, и солнце вспыхивало язычками пламени в гуще молодой зелени, буйно растущей по краям широкой аллеи.

Она нашла, что дом выглядит просто прекрасно, весь белый в сиянии солнца, окруженный амфитеатром гор и высокими тенистыми рощами. Притом, что это имение вовсе не было роскошной игрушкой, оно надежно подпитывало деньгами то самое величие римского гражданина, с каким Марк Ливий царил в магистрате.

Навстречу Ливий и ее свите высыпала толпа рабов во главе с домоправителем и вышла жена Децима, Веллея; остановившись, словно бы в растерянности, она робко и тихо приветствовала неожиданную гостью.

Ливия смотрела на гладко причесанную и незатейливо одетую девушку, почти девочку, так мало походившую на хозяйку дома. Она даже не могла сказать, красива ли Веллея: узенькое смуглое личико, близко посаженные темные глаза, полудетское тело. Хотя юная женщина говорила мало, и ее голос был бесцветен и тих, Ливий показалось, что невестка все-таки рада ее приезду.

Они прошли в дом: хозяйка впереди, гостья – за ней, следом рабы втащили тяжелые дорожные сундуки. Ливия пожелала умыться и переодеться с дороги – ее проводили в одну из небольших комнат за атрием.